Джесси продолжала массаж, но мышцы Тома были напряжены. Она знала, что проносилось у него в голове. То самое, что медленно сжигало его дух, превращая в золу.

Том неподвижно смотрел на пламенеющие на стене полосы. «Было бы у меня еще три месяца. Только три!» Он вдруг увидел потрясающую картину того дня, когда они с Джесси закончили Техасский университет и вышли в поток солнечного света, готовые потягаться со всем миром. Казалось, с тех пор прошло столетие. В последнее время Том много думал о Роберто Пересе; лицо мальчика не шло у него из головы, и он знал, почему.

– Роберто Перес, – сказал он. – Помнишь, я говорил про него?

– По-моему, да.

– Он учился у меня в выпускном классе шесть лет назад. Он жил на Окраине, и отметки у него были не очень высокими, но он задавал вопросы. Он хотел знать. Но сдерживался, чтобы не написать контрольную слишком хорошо, потому что это было бы проявлением заинтересованности. – Снова появилась горькая улыбка. – В тот день, когда Роберто закончил школу, его поджидал Мэк Кейд. Я видел, как он сел в мерседес Кейда. Они уехали. Потом брат Роберт о рассказал мне, что Кейд нашел парнишке работу в Хаустоне. Хорошие деньги, но что за работа – не вполне понятно. Однажды брат Роберто пришел ко мне и сказал, что я должен знать: Роберто прикончили в Хаустонском мотеле. Неудачная продажа кокаина. Он получил в живот заряд из обоих стволов дробовика. Но Кейда семья Пересов не винила. О нет. Роберто посылал домой уйму денег. Кейд подарил мистеру Пересу новый бьюик. Иногда после школы я проезжаю мимо дома Пересов; бьюик стоит перед домом во дворе, на бетонных блоках.

Том резко поднялся, прошел к окну и снова раздернул занавески. Он чувствовал, как набирает силу жара за стенами дома и дрожит, поднимаясь от песка и бетона, разогретый воздух.

– На последнем уроке у меня будет класс, в котором есть двое ребят, напоминающих мне Переса. На контрольной оба ни разу не получали больше тройки с минусом, но я же вижу их лица. Они слушают; что-то откладывается. Но оба делают ровно столько, сколько надо, чтобы не вылететь из школы. Ты, вероятно, знаешь их: это Локетт и Хурадо. – Он взглянул на жену.

Джесси, уже слышавшая от Тома эти фамилии, кивнула.

– Ни тот, ни другой не стали держать экзамены в колледж, – продолжил Том. – Когда я предложил им это, Хурадо расхохотался мне в лицо, а Локетт посмотрел на меня так, словно я вывалился из собачьей задницы. Но, видишь ли, завтра они учатся последний день. Кейд будет их ждать. Я знаю.

– Ты сделал, что мог, – сказала Джесси. – Теперь это их дело.

– Правильно. – Он постоял в обрамлении малинового света, словно на фоне домны. – Этот город, – тихо проговорил он. – Этот проклятый, Богом забытый город. Здесь ничто не может расти. Господь свидетель, я начинаю верить, что здесь от ветеринара больше толку, чем от учителя.

Джесси попыталась улыбнуться, но не слишком успешно.

– Ты занимайся своими скотами, а я займусь своими.

– Угу. – Изобразив бледную улыбку, Том вернулся к кровати, обхватил затылок Джесси ладонью, так, что пальцы утонули в темно-каштановых коротко подстриженных волосах, и поцеловал жену в лоб. – Я люблю тебя, док. – Он прижался к ней щекой. – Спасибо, что выслушала.

– Это я тебя люблю, – ответила она и обняла его. Так они сидели, пока Джесси через минуту не сказала: – Глазунья?

– Ага! – Он выпрямился. Лицо было уже не таким напряженным, но глаза еще оставались тревожными, и Джесси знала, что, каким бы хорошим учителем Том ни был, о себе он думал как о неудачнике. – Думаю, она уже и изжарилась, и остыла. Пошли, примемся за нее!

Джесси выбралась из кровати и пошла за мужем через короткий коридор на кухню. Там под потолком тоже крутился вентилятор, а шторы на окнах, выходивших на запад, Том задернул. Свет в той стороне еще отливал лиловым, но небо над Качалкой становилось все голубее. Том уже давно наполнил четыре тарелки беконом, яичницей (сегодня болтуньей, а не глазуньей) и тостами. Тарелки ждали на маленьком круглом столике в углу.

– Пошли, засони! – крикнул Том в сторону детской, и Рэй откликнулся лишенным энтузиазма хрюканьем.

Джесси подошла к холодильнику и буквально бухнула молоко в свой могучий кофе, а Том тем временем включил радио, чтобы поймать Форт Стоктон, передающий в половине седьмого новости. В кухню вприпрыжку вбежала Стиви.

– Мама, сегодня лошадкин день! – сказала она. – Мы поедем к Душистому Горошку!

– Конечно, поедем. – Джесси изумляло, как можно с утра быть такой энергичной, даже если тебе всего шесть. Она налила Стиви стакан апельсинового сока, а девчушка, одетая в ночную рубашку с надписью «Техасский университет», взобралась на стул. Она уселась на самый краешек, болтая ногами и жуя тост. – Как спалось?

– Хорошо. Можно мне сегодня покататься на Душистом Горошке?

– Может быть. Посмотрим, что скажет мистер Лукас. – Джесси уже запланировала съездить к Лукасам, которые жили шестью милями западнее Инферно, и устроить тщательный осмотр их золотистому паломино по имени Душистый Горошек. Душистый Горошек был деликатным животным, Тайлер Лукас и его жена Бесси вырастили его из жеребенка, и Джесси знала, как Стиви ждет поездки.

– Ешь завтрак, ковбойша, – сказал Том. – Чтобы усидеть на диком коне, надо быть сильной.

Они услышали, как в гостиной щелкнул телевизор и начали переключаться каналы. Из динамика загрохотал рок. В задней части дома находилась спутниковая антенна, которая принимала почти три сотни каналов, перенося в Инферно по воздуху все части света.

– Никакого телевизора! – крикнул Том. – Иди завтракать!

– Только минуточку! – взмолился Рэй, как делал каждый раз. Он был телевизионным наркоманом, и особое пристрастие питал к скудно одетым моделям из видеофильмов МТВ.

– Сейчас же!

Телевизор со щелчком выключили, и в кухню вошел Рэй Хэммонд, четырнадцати лет от роду. Он был тощим, долговязым, как каланча, глазастым (совсем как я в его возрасте, подумал Том) и носил очки, которые немного увеличивали глаза: не сильно, но достаточно, чтобы заработать у ребят в школе кличку «Рентген». Он жаждал контактных линз и телосложения Арнольда Шварценегера; первое было ему обещано после шестнадцатилетия, а второе было горячечной мечтой, недостижимой никаким накачиванием мышц. Светло-каштановые волосы Рэя были коротко подстрижены – лишь на макушке торчали выкрашенные в оранжевый цвет шипы, избавиться от которых его не могли уговорить ни отец, ни мать, и он был гордым обладателем гардероба, состоявшего из пестро-полосатых рубах и вареных джинсов, которые заставляли Тома с Джесси думать, что, мстительно совершив полный круг, шестидесятые вернулись. Сейчас, однако, костюм Рэя состоял из ярко-красных пижамных штанов, а желтоватая впалая грудь была открыта.

– Доброе утро, пришелец, – сказала Джесси.

– Доброе утро, пгишелец, – спопугайничала Стиви.

– Привет. – Рэй плюхнулся на стул и страшно зевнул. – Сок. – Он протянул руку.

– Пожалуйста и спасибо, – Джесси налила ему стакан сока, подала и посмотрела, как сын вылил его в устрашающую глотку. Рэй, который весил в намокшей одежде всего около ста пятнадцати фунтов, ел и пил быстрее, чем орда голодных ковбоев. Мальчик углубился в яичницу с беконом.

В том, как Рэй, напрягая все силы, атаковал тарелку, была определенная цель. Ему приснилась Белинда Соньерс, светловолосая кошечка, которая сидела на соседней парте в группе английского, и подробности сна еще проникали в сознание. Если бы у него встало здесь, за столом, при предках, возникла бы опасность нешуточной неловкости, поэтому мальчик сконцентрировался на еде, которую считал самым замечательным делом после секса. Не то, чтобы он имел опыт, конечно. Прыщи у Рэя вскакивали так, что он мог забыть о сексе на следующие несколько тысяч лет. Он до отказа набил рот тостом.

– Где пожар? – спросил Том.

Рэй чуть не подавился, но сумел проглотить тост и накинулся на яичницу, потому что эфемерный порнографический сон снова заставил его карандаш дернуться. Правда, через неделю (считая от сегодняшнего дня) он сможет забыть и о Белинде Соньерс, и обо всех прочих кошечках, дефилирующих по коридорам средней школы Престона; школу закроют, двери запрут, и сны превратятся просто в раскаленную пыль. Но, по крайней мере, будет лето – уже хорошо. Хотя, если учесть, что весь город прикрывает дела, лето обещало быть таким же занятным, как расчистка чердака.